Сергей Есин - Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

21 августа, воскресенье. Приехал в Москву рано, а в доме, оказывается, сломана телевизионная антенна, — телевизор молчит. Боже мой, какая благодатная тишина, какая свобода думать и работать.

22 августа, понедельник. Идут собеседования на заочном отделении. Это будет продолжаться три дня, но со вторника. Вот и получился маленький перерыв. Самое время немного собраться, подумать, но пришли Михаил Юрьевич и СП. и объявили: на сайте ВАКа появился список журналов, участие в которых маркирует докторскую диссертацию. Нас там нет. Я абсолютно уверен, что это или какие-то наши внутренние интриги или опять-таки наше, идущее из института, недоброжелательство.

Я об этом договаривался с Г.А. Месяцем, и специалисты посмотрели и сказали, что журнал абсолютно нормален и вполне может быть внесен в список. На экспертизу журнал был отправлен с резолюцией самого Месяца. Я не могу поверить, что коллектив, какие-то дамы в нем, так беззастенчиво наплевали на своего начальника. Страстно захотелось узнать, кто был внутренним рецензентом, и, конечно, я это узнаю и прослежу всю цепочку. Захотелось также написать письмо Месяцу, сказать ему, как мало он значит для собственного учреждения.

Утром же состоялся довольно длинный разговор с В.А. Тычининым, который все время пишет заявления, собираясь уходить. У него нелады с Марией Валерьевной Ивановой, новым деканом. Возможно, я совершил ошибку: по крайней мере, за время работы в институте М.В. набрала большое количество недоброжелателей. В этом смысле, в ее борьбе с Тычининым ей хорошо подыгрывает Светлана Викторовна, у которой с Виктором Андреевичем старые нелады. Тычинин говорит, что эти дамы хотят, чтобы предмет его в расписании числился, ну а что касается самих физкультурных обязанностей, то нашим перекормленным девочкам это вроде бы и не нужно. У меня есть также ощущение, что М.В. имеет свою кандидатуру на должность Виктора Андреевича. Но я абсолютно уверен, что больше, чем он, никто с нашими студентами нянчиться не будет.

В первой половине дня был Сергей Константинович Никулин. Говорили по поводу книг его издательства "Артист. Режиссер. Театр". У меня два ящика этих книг, которые выставлены на Госпремию. Глядя на них, можно воочию увидеть, как много могут сделать для культуры два человека — в издательстве у Сергея есть еще дама-театровед. Сережа рассказал также о смерти Жени Агафонова, радиорежиссера в Ленинграде. Умерла и его жена. Последние 20 лет они провели в деревне, удалившись на покой, уйдя и из жизни искусства. А ведь когда-то Женя играл Гамлета… Правда, пили они много и ели изрядно.

Состоялся также звонок С.А. Филатова — я согласился на "мастер-класс" в Липках и на присутствие наших студентов на этом семинаре. Договорились, что список литинститутовцев, всех вместе, мне пришлют, и тогда я издам общий приказ, чтобы всё это над ребятами не висело. Вот так, одно событие к другому, шел день, не считая, конечно, хозяйственных хлопот: ремонта театрального зала, работы с приёмной комиссией и проч.

В четыре часа приехали китайцы, китайское телевидение делает большой фильм о России, а я у них "забойщик" по Ленину. У всех такое ощущение, что я по Ленину специалист. Но я специалист только по своему роману о Ленине. Меня никогда не волновали ни даты, ни события, ни то, как события на самом деле включались в жизнь, меня волновали лишь чувствования и характеры. Пришлось выкручиваться по поводу нэпа, по поводу военного коммунизма. Правда, до этого я взял консультацию у Людмилы Михайловны и Зои Михайловны. Удивительно, как люди помнят то, что выучили в молодости и чему посвятили основную часть своей жизни! Зоя Михайловна помнит всё, что когда-то читала студентам. В её интерпретации (а это то, что мне нужно) история раскладывается на ясные и точные периоды и совершенно законченные отрывки.

Вечером, дома, взялся за большой альманах "Мнемозина". Письмо З.Н. Райх к Горькому. До чего же решительная, без комплексов, была женщина! Театру было нужно закрыть казино, чтобы присовокупить к себе его помещение. И сколько для этого было потрачено энергии, с какой удивительной оценкой себя и своего мужа обращалась она к Горькому, в конце письма давая инструкцию: "Прошу Вас о двух вещах: первая — внушить Уханову и Уманову, что казино отдается государственному Театру Мейерхольда…" И вторая: "…Правительству, для которого у нас нет в театре бархатных лож, как есть, например, в Большом театре, и с которым дружить через женщин мы не в охоте — а на простой интерес к театру их не хватает, — что Мейерхольду вручены художественная, общественная, культурная роль… в культурной революции — и затравлять и игнорировать Мейерхольда не следует". Вот так жена четко и определенно пишет о величии своего мужа.

Ну, а потом принялся читать переписку В.А. Теляковского, уже бывшего директора всех императорских театров, и А.И. Южина, в то время практически директора и руководителя Малого театра. Переписка датируется 17–24 годами. Теляковский просит Южина помочь ему достать из сейфа в банке К. Коровина, от которого потерян ключ, тетради его знаменитых Дневников. Видимо, когда в 17-м году Теляковский опасался за гибель дела его жизни (а к тому времени пришло понимание им масштабности его знаменитых Дневников), он положил их в банк — а тут революция и проч. и проч. Во время революции знаменитый театральный деятель и директор стал директором же, но сапожной мастерской. К счастью, при помощи Луначарского, на что потребовалось несколько лет, дело было сделано: Дневники вернули. Через всю переписку фоном сквозят невероятные трудности времени. "У нас по-прежнему и холодно и голодно, у меня в квартире около восьми, а бывает и пять. Цены на продукты, о которых Вы спрашиваете, похожи на наши, только в прибавлении к ним 10–20 %". В ответ Южин пишет (это уже письмо от 31 декабря из Москвы): "Снега у нас такие, каких я не запомню. В театре холод постоянный, 7–8 градусов считается счастьем. Сейчас у меня была Мария Николаевна Ермолова. Боясь меня не застать дома, она заготовила мне записку, в которой пишет: "Умоляю отложить мой юбилей на май, до тепла. Невозможно играть, когда всё внутри дрожит, нет ни сил, ни голоса, это всё заморожено"".

16 июля 20-го года А. Сумбатов-Южин в ответ на письмо нового директора сапожной мастерской пишет: "Действительно, как говорит Диккенс, судьба прибавляет к незаслуженной обиде и горькую насмешку, ставя Вас во главе сапожной мастерской, в то время когда духовные сапожники становятся во главе театра!!" Чем-то меня эта цитата привлекла. И еще две цитаты. Теляковский вообще был большим умницей, я несколько раз цитировал его в своих предыдущих Дневниках, когда читал его поденные записки. И вот еще одно его размышление — не очень оригинальное, потому что мы все в плену этой мысли: "Всё больше убеждаюсь, как мало общего у России с остальной Европой. История её требует другой мысли, другой формулы, чем мысли и формулы Запада. И как говорил Пушкин: "Провидение не алгебра, ум человеческий не пророк, а угадчик". Слово "угадчик" из Пушкина меня просто покорило". Теляковский прожил до 24-го года, его Дневники публикуются только сейчас. Но сколько умный человек может рассыпать интересного за свою жизнь! Я ведь выписываю только то, что или созвучно мне, или кто-то сформулировал лучше, чем я. Это то, о чем я много раз думал и говорил своим товарищам и по институту, и, еще раньше, по радио: "Подчас критика бывает строгая, но стараюсь различно относиться к людям, творящим дело (артистам и художникам), которым, конечно, свойственно и заблуждаться и ошибаться в своих делах, и людям, стоящим около этого дела, то есть чиновникам, администраторам, которые должны не столько свое дело делать, сколько облегчать работу главным театральным деятелям". Как это все справедливо и для нашего времени! И не могу вытерпеть, чтобы не привести еще одну подробность из письма А. Южина своему корреспонденту: "Как бы то ни было, сегодня, в четверг 20 января, мы с Машей, нашей горничной, привезли на салазках мешок, наполненный сорока Вашими тетрадями".